Великий русский драматург Островский жил и творил свои бессмертные произведения в пятнадцати километрах от Кинешмы в Заволжской стороне в местечке Щелыково, где находилась его дача; а его произведения «Бесприданница» и «Гроза» имеют прямое отношение к Кинешме. Так фильм «Бесприданница» снимался прямо в Кинешме, (в дальнейшем этот фильм поставил Никита Михалков под именем «Жестокий романс» и в другом городе).
      А в драме «Гроза», под именем городок Калинов описан наш приволжский городок Кинешма, так красиво раскинувшийся на высоком волжском берегу, но с такими отвратительно уродливыми нравами.
      Драма «Гроза» была написана в 1859 году, то есть ровно 150 лет назад. Совсем немного времени прошло от тех трагических событий, если сравнивать с вечностью, да и герои драмы изменились в основном только количественно. Тупость стала ещё тупее, а носители её ещё смешнее; зло стало изощрённее и ещё отвратительнее.
      Если в те времена источником знаний была странница Феклуша, приносящая знания о людях с пёсьими головами и об огненном змее, которого запрягали ради скорости и называли машиной, то в настоящее время народ стали просвещать местные крупные учёные. Буквально за пояс заткнул неграмотную Феклушу кандидат физико-технических наук преподаватель сопротивления материалов секретарь Учёного Совета Кинешемского филиала МГИУ Балыбердин Владимир Сергеевич.
      Вот немногие выдержки из книги Балыбердина В. С. «Тайна зарождения Вселенной» (издательство Рипол Классик. Москва, 2002 год).
      Страница 10. Увидев фотографию висящих в воздухе йогов, Балыбердин считал, что «они левитировали», то есть висели весьма длительное время над поверхностью земли под действием неведомых сил.
      Трезвая мысль, что это фотомонтаж, даже не касалась его разума.
      Страница 146. «Полтергейст перенёс матрац сквозь бетонное перекрытие в подвал, и при этом не сделал никаких повреждений».
      Страница 147. «Женщина была перенесена на три километра мыслящей тонко-полевой структурой, то есть неким существом параллельного мира. Тот факт, что её никто не видел летящей по воздуху, указывает на то, что в её тело была внедрена тонко полевая структура, превратившая женщину в невидимую».
      Эту белиберду студенты должны были усваивать на обязательных (не факультативных) занятиях «Религия и общество», чтобы из них получились настоящие учёные, но пока только - зачёт.
      Страница 73. «Пусть мыслящая молодёжь знает, что их грандиозные открытия ещё впереди. Другое дело, что им нужна подсказка, и такая подсказка имеется в моих публикациях».
      Подробно о мыслящей молодёжи, и об её просветителе Балыбердине описано в «Белой Вороне», глава13 «Балыбердивщина в МГИУ – произвол везде», а это печальное повествование совсем о другом, хотя и происходило в то же самое время, то есть во времена «назаровщины». В это время каждый предприниматель, подобно своему крестному отцу мэру Назарову А.В., был царьком на своём предприятии и не подчинялся ни Федеральным законам, ни Конституции РФ, суды служили им верой и правдой, а прокуратура не замечала никаких нарушений.
      Обанкротившееся предприятие ОАО «Томна», освободившись от уплаты налогов, открыло новый цех, который в документах не числился. Рабочих не хватало, их привозили на специальных автобусах из окрестных деревень и городов. На столбах висели объявления: требуются ткачи и рабочие других профессий. Такие же объявления висели в центре занятости населения, где мой сын Владимир, ткач высокого разряда впоследствии полтора года числился безработным, но на работу его после обучения в белибердинском университете никто не брал, мотивируя отсутствием вакансий. Кинешемская прокуратура, полностью устранилась от наведения порядка на предприятиях. Наверное, так же подчинялась Назарову А.В., как и милиция и суды. На моё третье обращение в прокуратуру следовала отписка и.о. прокурора города советника юстиции Уварова И.В..
      У Владимира рос долг по алиментам, а его сын Пашка, не долго думая, стал грабить кассы, склады и ларьки, но делал это не по умному и поэтому сел в тюрьму, к тому же у него болела нога, и он нуждался в лекарствах.
      Положение было отчаянным. Вот тогда-то и пришла на помощь Мария Яковлевна Хрущёва.
      Сидели две бабульки-пенсионерки (Мария Яковлевна и моя мама) за чаем и вот что удумали. Инициатива исходила от более молодой и сообразительной Марии Яковлевны. А удумали они помочь Владимиру устроиться на работу и вывести лгунов на чистую воду, а особенно начальника отдела кадров ОАО «Томна» Масленникову. По её вине Владимир уже десять лет не мог устроиться на это предприятие, находящееся в семи минутах ходьбы от дома, и работал на другом конце города и даже в соседнем городе.
      Сначала в отдел кадров зашла Мария Яковлевна и спросила: нет ли вакансии ткачихи для её снохи.
      - Есть, - ответила Масленникова, - пусть завтра приходит с паспортом и трудовой книжкой.
      - А для сына электрика?
      - Найдётся место и для сына.
      Затем вошла бабушка Владимира и спросила: -
      Места для ткачей есть?
      - Есть, - ответила Масленникова, так как не знала, что это бабушка Владимира. Мне и ему она всегда отвечала: нет.
      - Тогда примите заявление, - бабушка подала ей заявление, заранее написанное Владимиром.
      - С заявлением подойдите завтра к директору, - сказала Масленникова, прочитав его, и отдала заявление назад.
      Радостные, с сияющими лицами возвратились бабульки домой:
      - Давно надо было нам сходить, не мучился бы столько лет твой сын, а ты бестолковая, ничего не можешь добиться, – укорила меня моя мать, всегда гордящаяся своим пробивным характером. Настроение у всех было праздничное – надо это отметить! Мария Яковлевна и Вовка спиртное в рот не берут, но мы с мамой такими предрассудками не страдали и чокнулись вдвоём. Мария Яковлевна предполагала, что если Володе будут отказывать в приёме на работу, то она скажет, что её сноха передумала, тогда её место достанется ему.
      На другой день против нашей дружной компании была выставлена военизированная охрана, к директору нас не допустили, всех выставили на мороз, а Масленникова, хладнокровно глядя прямо в честные зрачки моей матери, заявила, что никаких вакансий ткачей не было и нет, и она её впервые видит.
      Очень многие, зная, что вакансии есть, сочувствовали Володе, выражали желание придти в суд и сказать правду, но, когда дошло до дела, испугались: кому же хочется остаться без работы, чтобы и их дети пошли кассы грабить, да к тому же все почему-то знали, что судиться бесполезно.
      Марии Яковлевне терять нечего, она пришла в суд, как и моя мама. Дали показания, которые никакой пользы не принесли.
      Вовка бесполезно продолжал воевать уже с другими предпринимателями и с центром занятости населения, пытаясь получить работу, (всего подано им 9 исковых заявлений в суд), я, как могла, боролась с «назаровщиной»: носила заметки в редакции газет, которые не принимали, или отправляла письма в администрацию президента. Мария Яковлевна мирно выращивала овощи и продавала их на рынке, и вдруг, как гром среди ясного неба, разразилась гроза над её бедной головой: началось уголовное преследование, её обвинили в убийстве и посадили за решётку.
      Оснований для этого не было никаких, и об этом подробно будет описано ниже, а пока я опишу личность Марии Яковлевны, чтобы читателю было понятно насколько абсурдно даже подозрение её не только в убийстве, а даже в каком-то лёгком насилии. Не только человека, она кошку не ударила за всю свою жизнь. Но откуда я это могу знать, и как можно поручиться за другого человека, как за самоё себя? – Для этого у меня есть веские основания
      Во-первых, до переезда в Кинешму мы много лет жили обе в посёлке Заречном Заволжского района, где все друг друга знают. Её трое детей, посещали мамин детский сад, где и я во время летних каникул заменяла воспитателей во время летних отпусков. Но это пустяки ничего не значащие.
      Во-вторых, и главное – это сотни километров, которые мы вместе прошагали, десятки тысяч часов наших разговоров. Как же это произошло?
      Я большой любитель природы, а особенно леса. Это с детства, туда я уходила плакаться, когда обидят. Лес всегда успокаивал, и было ощущение, что он – мой дом, меня всегда тянуло туда, и я в этом себе не отказывала. Благо, кругом было много леса, даже в школу ходила через лес. Домашние этого не понимали, и только для того, чтобы меня не считали эгоисткой, которая уделяет так много времени своим удовольствиям, я привыкла таскать из леса огромные корзины ягод и грибов, как будь-то я для семьи стараюсь, а не для своего удовольствия. Но леса кругом вырубались, исчезали ягодные и грибные места, нужно было отправляться на поиски новых мест в неведомые заволжские и костромские леса. Для этого мне и потребовалась Мария Яковлевна, то есть из самых меркантильных соображений.
      Она была родом как раз из тех мест: деревня Кочки Костромской области, что вниз по Волге до Лужинова или Столпина и вглубь на север в сторону Красногорья и Кадыя. А Буй да Кадый чёрт три года искал, - так говорили о тех местах. Вероятно, в те гиблые места патриот Иван Сусанин завёл поляков и погубил их там. Вот там много лет собирали мы грибы и ягоды. Из Кинешмы мы добирались до тех мест на пароходе, затем шли пешком 12-15км, иногда жили в лесу по неделе, собирая от зари до зари клюкву, бруснику, чернику.
      Если вы, дорогой читатель, когда-нибудь слышали о женщинах, которые, находясь вместе, могли часами молчать, то это не про нас. Мы были самыми настоящими женщинами, и поэтому, когда наши руки собирали ягоды, языки также неутомимо трудились с небольшим перерывом на обед и сон. То же самое продолжалось и по дороге, когда мы налегке шли в дальние леса, и когда тащились назад, нагруженные, как верблюды, с длительными перекурами.
      В каждой руке у нас было по двух или трёх вёдерной корзине, а через плечо перекинуты ещё спереди и сзади две корзины или два ведра или узла. Пот лился градом, во рту пересыхало, сердце бешено колотилось, хребёт трещал, а невыносимая боль в руках и позвоночнике вынуждала сделать остановку в пути. Мы падали в траву при дороге и даже на несколько минут переставали говорить, а потом вставали и удивлялись друг на друга, как это мы могли столько тащить на себе, потом хохотали и спрашивали себя: «А зачем нам это нужно? И кому это нужно?» Затем мы клялись друг другу, что никогда больше не будем так много собирать ягод и грибов, но и в следующий раз всё повторялось.
      Мы утопали в болотах, по лосиным тропам заходили в такие дебри, что с трудом выбирались из леса, но не унывали никогда, а смеялись над собой. Приходила зима, и ещё задолго до лета мы за чаем строили планы, куда мы ещё махнём за добычей, где ещё нас не было. В заволжской стороне в каждой деревне у Марии Яковлевны находились родственники, хоть и седьмая вода на киселе, однако нам стелили чистые постели и угощали как дорогих гостей. Даже тогда, когда останавливались на ночлег у совсем незнакомых людей, то, разговорившись, Мария Яковлевна опять находила общих знакомых и дальнее родство.
      Мы ни разу не поссорились, даже малейшей неприятности не доставили друг другу, и, хотя были совсем разными, как жившие в разных мирах, тем не менее, приросли друг к другу и стали настоящими родственниками.
      Мария Яковлевна была старше меня всего на одиннадцать лет, но мне всегда казалось, что она мне в матери годится, так велик был её жизненный багаж по сравнению с моим. Я была единственным и изнеженным ребёнком в семье, она выросла в большой крестьянской семье, рано лишившись матери, нянчила младших сестру и братьев, а затем работала и помогала им получить образование. Я получила высшее образование, она - семь классов и ПТУ. Я была книжным человеком, оторванным от реальной жизни, и знала только то, что в то время в книгах писали, в кино показывали и то, что рассказывали учителя на уроках, она же была всегда в самой гуще народа: сначала на трикотажной фабрике в Заречном, затем на большом заводе в Кинешме. Будучи общительной, она интересовалась всем, что происходит вокруг, и, имея хорошую память, могла рассказать мне много интересных историй, пополнив и мой скудный багаж. Этим и занимались мы в лесах, полях и на болотах, а так же и дома за чаем: она рассказывала, а я в основном слушала, периодически вставляя в её рассказы свои вопросы о том, что меня особенно интересовало. У неё была отличная память, и на клюквенных болотах она пересказывала содержание книг, или сериалов очень связно и подробно, я бы так не смогла.
      То, о чём она говорила, а главное, как относилась к происходящему, раскрывало её внутреннюю сущность. Очевидно, она росла в очень хорошей семье, и её родители заложили в основу её характера трудолюбие и честность. В деревне Кочки я видела увеличенное фото её отца, какие обычно висят на стенах в деревенских избах. Тогда меня поразило выражение его лица: умное, необыкновенно одухотворённое и полное человеческого достоинства и благородства. Портрет дополняла борода, как у Карла Маркса.
      - Неужели твой отец был простым крестьянином? – спросила я Марию.
      - Да, - ответила она.
      - Но почему у него такое лицо, не свойственное крестьянину?
      - Он был умным хорошим человеком.
      Сама она была трудоголиком, и её возмущало, когда начальники врали, хитрили, брали взятки и обогащались, разворовывая завод. Она никогда не повышала голос, её речь была ровной плавной, без всплесков эмоций даже в тех местах, где она говорила о возмутительном происшествии, которое касалось лично её. Она как будь-то бы только слегка удивлялась, что такое может быть.
      Внешняя среда не оказывала на неё ни какого влияния. Живя среди рабочих, она никогда не употребляла бранных слов, хотя в Заречном посёлке матюгались почти все, говорили отрывисто и громко постоянно, даже и тогда, когда не ссорились. Она терпеливо выслушивала собеседника, никогда не прерывая его; никогда не делала замечаний грубо, прямо в лоб, вела себя исключительно деликатно, смиренно, скромно и достойно. Она была моей противоположностью, и действовала на меня умиротворяюще.
      В больницу Мария Яковлевна почти никогда не обращалась. Она знала все травы, множество народных рецептов, довольно ценных, практически от всех болезней. Не обращая никакого внимания на то, что я врач, она предлагала свои рецепты от любых недомоганий. Причиной же всех серьёзных заболеваний, а особенно психических, она считала порчу и сглаз, исходящих от недоброжелательных людей. От этого также существовали заговоры и разные экзотические средства: например, куриное яйцо, с которым происходили невероятные вещи, если его положить около головы человека, попавшего на порчу. Я попробовала было разубедить её, но быстро поняла, что это безнадёжно, и больше ей не возражала. Мыслить и рассуждать, не смотря на отличную память, она была не способна, или не хотела, и примером тому была вся её несуразная жизнь. Вот что она рассказала о себе, а я внесла своё понимание тех событий.
      Была она молоденькой деревенской девчонкой. Никакой любви у неё, в отличие от меня, не было: ни первой, ни второй, ни третьей – и вспомнить нечего. Посватался парень, ну и вышла за него замуж, потому, что все замуж выходят в этом возрасте. В первую же брачную ночь пьяный муж так грубо с ней обошёлся, что от страха и боли вся плоть её воспротивилась, и из-за спазма мышц одеревенела, и он не попал куда надо, но попьяни не заметил этого. Утром разразился скандал: крови на простынях не было, значит, невеста нечестная. Такой был обычай – показывать гостям простынь, как удостоверение честности девушки. Вместо поцелуев: «Ах ты, потаскуха, ах, проститутка», - и прочее, тому подобное, и так на всю жизнь.
      Через неделю после свадьбы муж протрезвел, и всё произошло как надо, и на простыни появилась кровь. Муж рассвирепел ещё сильнее: «Так ты, тварь, ещё и целку научилась делать!» Нечего было сказать в ответ бедной девушке, промолчала, но с тех пор стала считать себя какой-то ненормальной женщиной. Двадцать лет прожила с Тальяновым Мария, терпя унижения, оскорбления, побои, убегала и пряталась от него по чужим квартирам вместе с детьми, даже развелась с ним, пока тот сидел в тюрьме, но потом сжалилась, так как он стал болеть. Трое детей, девять абортов, а вот, что такое «кончать» при близости с мужчиной, она так и не узнала. Она рассказывала, что муж налетал, как петух, и если она не успевала быстро снять штаны, то получала оплеуху.
      Однажды она, преодолев стыд, рассказала знакомой акушерке, что произошло с ней после свадьбы, и та дала ей книжку с разъяснением этого явления. Мария подчеркнула в книге необходимое, показала это Тальянову и спросила его: «Зачем ты оскорблял меня всю жизнь, почему не верил?» Но налаживать жизнь было уже поздно. Тальянов доживал последние годы и умер, вероятно, от заболевания лёгких, подорвав своё здоровье неумеренной пьянкой и тюрьмой, но может и вредными условиями труда.
      Нашли «добрые» люди жениха для Марии, познакомили: видный, вежливый, скрыли только от неё, что он никогда не работал, а просидел в тюрьме 27 лет. Прожили очень недолго, он избил её только один раз, сломал несколько рёбер и проломил череп. Пока она лежала в больнице, он скрылся без следа, прихватив все сбережения. Нашёлся и другой мужчина – тихий смирный старый парень Лёня. Никому не нужный, он жил в своём доме со старушкой матерью. Этот точно бить не будет. Не бил, но очевидно, оправдывая своё имя, был законченным лентяем. В огороде не было ни одной грядки, там пышно разрастался бурьян. В доме не было никакой мебели кроме стола из досок да голых скамеек, на которых и спали без простыней и одеял.
      Изумилась Марья такой бедности, пожалела хороших людей. Расправилась новая хозяйка с бурьяном, огород перекопала, грядки засадила луком, морковью, огурцами, картошкой. Грибы, ягоды из лесу таскает, на базаре их продаёт, дом новой мебелью обставляет, новые кровати простынями, одеялами застилает. Одновременно пытается Лёню перевоспитать и вовлечь его в трудовую деятельность. Но это была совсем другая порода людей, зачем им всё это: жили без неё тихо и мирно многия лета, и ещё столько же проживут. Не стерпели они: заложили урожай в свои закрома, мебель оставили себе, а Марью выгнали: «Иди, откуда пришла».
      Всё это относилось к тому времени, когда мы ещё не были знакомы.
      Меня удивляла в ней такая черта характера, как подбирать то, что никому не нужно, например, того же Лёню или кошек и собак. Подбросят ей ненужную кошку, – не выгоняет, берёт себе. Попадёт собака под машину, принесёт домой, вылечит переломы лап и оставит у себя. В благодарность за это кошки гадят прямо на пол, а она терпеливо убирает за ними, вместо того, чтобы выдрать их как следует. Чтобы отучить кошку от такого паскудного поведения, необходимо провести очень простую процедуру: потыкать её носом в свои испражнения и при этом как следует подрать за уши. Даже самая тупая кошка после трёхкратной такой процедуры будет прятать свои отходы в землю, то есть в ящик с песком или проситься на улицу. Собаки у неё слов не понимали и не слушали её совсем, безобразничали, как могли; но ведь выдрессировать не так уж сложно, имея хотя бы небольшую твёрдость характера, применяя не только пряник, но и кнут. Да где уж там!
      То же произошло и с детьми. Зятю дом свой отдала, дочке квартиру подарила, внуку дом с участком заработала, внучке золотые вещи на день рождения дарила и всё удивлялась, почему же другая бабушка так не старается для внуков и детей. Всё это воспринято было как должное, и никакой отдачи не последовало, но это Марию Яковлевну не смущало. Она считала, что так должно и быть.
      Или вот такой ещё случай был. Остановились мы на ночлег у одной старушки, кажется в Жажлеве. У неё был сын пьяница, отбирал пенсию и пропивал, а она голодала, питаясь тем, что в огороде вырастет, или кто что даст, даже дров не на что было купить, сама собирала в лесу валежник. Пожалела её Мария Яковлевна и пригласила жить к себе, вдвоём охотнее жить, и воры в огород не залезут, пока она на базаре торгует или в лес ездит. Старушка охотно согласилась, но отложила это до осени, пока урожай не соберёт. Мария привезла ей пол мешка муки, несколько килограммов сахара, потом крупы, что-то из одежды, тушёнку, консервы. Несколько раз за лето Мария приезжала к ней на пароходе и подкармливала, старушка обещала ей огород сторожить и возместить ей расходы из будущей пенсии зимой, когда они будут жить вместе. Сын её испугался, что останется без средств существования, приобрёл дрова, и старушка передумала уезжать из родного дома. При этом она не вспомнила, что обещала компенсировать затраты на питание, а у Марии Яковлевны по врождённой интеллигентности даже язык не повернулся напомнить и укорить её. Были и другие любители халявы, с ними расправлялась я, не дожидаясь, когда они её оберут.
      Работящая женщина с лёгким характером нравилась многим мужчинам, но она уже стала осмотрительной и разборчивой.
      Не могу вспомнить, сколько ей было лет, возможно 45-50, а может и больше, когда она вышла второй раз замуж за Юрия Хрущёва. Работая во вредных условиях, она заработала большую пенсию, но продолжала работать вахтёром в проходной своего завода. Дважды в день проходил мимо её Юрий, но так и не смог пройти, чтобы не остановиться около неё навсегда: такая доброжелательная улыбка освещала её лицо, такое весёленькое хи-хи-хи раздавалась в ответ на его внимание. Юрий много лет работал на заводе, не пил, но ходил постоянно в драной фуфайке, не ладил с женой, то расходился, то сходился с ней. Он страдал язвенной болезнью желудка, был высоким, но очень истощённым, и поэтому выглядел особенно жалким. Мария пожалела его, и ушёл он от своей жены навсегда к Марии. Их медовый месяц проходил в доме отдыха, там впервые в жизни она ощутила как хороши объятия любимого мужчины. Это было в первый, но и в последний единственный раз в жизни.
      На окраине города они приобрели старенький домишко под дачу с большим участком земли. Завели 18 овец, двух коров и телёнка, поросят, коз и кур – о каком оргазме тут может быть речь? А может и возраст такой подошёл, чтобы стать бесчувственной, но Марии этого и не надо. Юрий был хорошим помощником в большом хозяйстве, а она радовалась и гордилась тем, что он теперь хорошо одевается, ест по килограмму мяса в день, растолстел и похорошел. А оставленная жена Юрия озлобилась на Марию. Хотя и не сварила ни разу (по его словам) ему тарелку супа, но для чего-то видно был он ей нужен.
      Однако язвенная болезнь у Юрия не прошла, и однажды весной его направили с обострением на лечение в Иваново. Рано утром он ушёл на первый поезд, и с тех пор Мария больше его не видела. Ни в одной ивановской больнице его появление не было зафиксировано. Милиция обыскала все сараи, чердаки и подвалы их дачного домика и квартиру, но трупа не нашли. Тщательно осмотрели весь участок, но на только что освободившейся от снега земле также не обнаружили следов свежего захоронения.
      Прошло 10 лет с тех пор. Мария Яковлевна состарилась, в лес не ходила, скотину не держала и последние пять лет на участок на окраине города не заглядывала, кроме него, у неё было ещё два участка земли, но только на одном из них она выращивала большие урожаи овощей, и продавала свою продукцию на рынке.
      Однажды, приехав из леса, я обнаружила дома Марию Яковлевну в сильной тревоге. Такой я её никогда не видела. «Меня хотят убить - заявила она, - так пусть все узнают за что». Она только что продиктовала Вовке длинное письмо, и он уже отправил его по электронной почте с нашего компьютера. По своей неграмотности, она решила, что такие письма отправляют в Верховный суд. Но это неважно, так как бесполезно, куда бы такие письма ни отправлялись. Хоть и сумбурно, но всё - правда. Я так и не могу до сих пор дочитать его до конца. Всё это я уже слышала от неё на болотах и в лесах, но в более складном изложении и отдельными частями.
      Оказывается, ей рассказали соседи, что пока она торговала на базаре, через забор к ней перелезали какие то мужчины, затем они приехали поздно вечером, сообщили ей, что в 6 часов утра её повезут куда-то на машине, не объяснив причины. В шесть утра никакие учреждения не работают, и она испугалась, что исчезнет бесследно, как и её муж Юрий Хрущёв. Она боялась идти домой и осталась у меня ночевать.
      За несколько дней до этого она узнала, что на её заброшенном участке нашли кости разрубленного на куски человека, по поводу этого участка и исчезновения мужа она уже дала подробные объяснения в прокуратуре. Затем появилась грязная клевета в газете «168 часов» №25, от 21 июня 2005 года, под заголовком «Дом со скелетами», где даётся точный адрес местоположения участка с найденными зубами и другими человеческими костями. Хозяйка этого участка описывается, как человек, у которого не всё в порядке с головой, убивающая своих мужей одного за другим. Всё это записано со слов соседки Нюрки, настоящее имя которой Пелёдова Мария Михайловна, которая постоянно обижала Марию Яковлевну. Подробное описание её агрессивности в письме Марии Яковлевны. Тогда я посоветовала написать жалобу, что она и сделала.


      После подробных объяснений, данных мною прокурору, через день ко мне приехали на машине два человека в половине одиннадцатого вечера. Не предъявив никаких документов, сказали мне, чтобы я в 6 часов утра была дома, что они повезут меня куда-то, может быть, в Иваново. После этого они ещё приезжали два раза. Мне сказали, что они перелезали через забор. 6 июля они разыскивали меня по городу, беспокоили 3 раза моего зятя. Я не преступница, чтобы меня разыскивать. Зачем они тратили своё рабочее время, бензин, когда можно было вызвать меня по повестке? Состряпали клеветническую заметку в газету «168 часов». В 10-м кабинете принуждали в грубой форме матерными словами сознаться в убийстве, которого я не совершала. Поэтому приезд ко мне двух людей, не предоставивших мне документов, я расценила как продолжение давления на меня, чтобы я взяла убийство на себя. Вчера от зятя я узнала, что эти двое работают в уголовном розыске. Поэтому обращаюсь к Вам: разберитесь, пожалуйста. Дать дополнительные объяснения я всегда готова добровольно, только нужно прислать мне повестку, так как дома меня застать трудно.
      В этой жалобе сделана ошибка: Мария Яковлевна давала подробные показания не прокурору, хотя и была вызвана в прокуратуру, а к старшему следователю Кротову Е.В., кабинет которого там находился, и ошибочно назвала его прокурором. Об этом я узнала позднее.
      Начальник уголовного розыска жалобу на своих сотрудников не принял, и мы переписали жалобу на имя прокурора, отнесли и зафиксировали жалобу у секретаря прокурора.
      Участок земли на окраине города, на ул. Шуйской, там же, где и тюрьма, не перекапывался в последние годы, давно не было забора, деревья и разросшиеся кусты малины хорошо скрывали внутренность участка, и поэтому являлся удобным местом захоронения разрубленного на куски человека. Не удивительно, что именно там можно было найти кости пропавших и убитых людей.
      Удивительно было неуёмное желание органов дознания выбить любыми самыми грязными способами признание в убийстве у Хрущёвой М.Я.. Она боялась без меня приходить к ним, но меня на допрос вместе с ней не пускали. Я опасалась за неё (не стали бы её истязать физически), и поэтому подслушивала, плотно прислонив ухо к двери. Если вдруг кто-то проходил по коридору, я отскакивала от двери.
      На мат и грубость она отвечала ровным спокойным голосом, как и говорила всегда и со всеми. Она объясняла им, что, во-первых, кости, зарытые поверхностно всего лишь на штык лопаты, появились много позднее исчезновения Юры, так как первые пять лет после его исчезновения, она участок перекапывала дважды в год и обязательно их бы заметила. Во-вторых, кости могли принадлежать и другим людям, поэтому она приводила множество примеров, исчезнувших за последние 10 лет людей и не найденных. Общаясь постоянно с населением города на рынке, она знала имена пропавших и помнила даты их исчезновения. Напомнила о костях какого-то человека, которые выгребали совками, и ещё она говорила, что она не дура, чтобы зарыть кости на своём участке, если бы убила, и то, что свежевскопанной земли весной 10 лет назад розыск на этом участке не обнаружил. Подтверждением того, что найденные кости не Юрины, было то, что у Юры зубов не было, а были протезы. Это можно было выяснить, сделав запрос в стоматологическую поликлинику, а также запросить истории болезни из архива. У язвенников врачи всегда описывают не только рост и вес, но и состояние зубов. Но на заброшенном участке, как ей сказали, найдены и зубы. Опять же какие мотивы могли быть у Марии Яковлевны убивать работника весной, когда надо копать огород, выращивать овощи не только для себя, но и для скотины, запасать сено.
      На всё это работники органов дознания не реагировали и, как попугаи, повторяли одно и тоже, что она должна сознаться и написать явку с повинной, иначе они посадят её на 10 лет. На всё это Мария Яковлевна всё также хладнокровно повторяла одну и туже фразу: «Мне не в чем сознаваться, я никого не убивала». Нервы мои не выдержали, я открыла дверь и вошла:
      - Как вам не стыдно! Вы видно совесть потеряли совсем! Что вы к ней пристали? Лучше бы вы настоящих преступников искали. Не хватает толку настоящих преступников найти, вот вы и валите на кого придётся. Какое имеет она отношение к брошенному участку?
      - А-а-а! Это невропатолог Фомина! Вот идите и занимайтесь своими делами, - сказал один из дознавателей.
      - Я уже не невропатолог, и буду заниматься чем хочу.
      - Вот именно, уже не невропатолог, - ответил он, делая ударение на слове «уже», - лучше бы вы следили за своим сыном, - добавил он многозначительно и угрожающе.
      Такой ответ очень удивил меня тогда и до сих пор навязчиво сидит в моей памяти. Почему я должна следить за своим взрослым сыном? Какое отношение к милиции может иметь мой сын, желающий жить в правовом государстве, чтящий уголовный и гражданский кодекс, упорно добивающийся в судах, чтобы и все жили по законам нашего государства, чтобы нашей жизнью управлял закон, а не пахан? Я была всегда спокойна за него, закон он не нарушит. Значит, что? Значит, эти бандиты могут его убить, поэтому я должна следить за ним, охранять его, чтобы не убили. Вот такой ответ на мой же вопрос промелькнул в моей голове. Но я отвергла его сразу же: это же скопище дебилов, не отдающих себе отчёта в том, что говорят. Говорят то, что первое в голову придёт. В этом я убедилась, подслушав, как они добиваются признания у Марии Яковлевны: главным аргументом обвинения её в убийстве было то, что они её всё равно посадят, если она не оформит явку с повинной.
      После всего Марию Яковлевну вновь вызвали на последний допрос к старшему следователю Кротову Е. В. уже по повестке. Это было 27 июля 2005 года. Я через закрытую дверь дословно слышала весь разговор в этот раз без мата. Привожу буквально только одну фразу, обращённую к Хрущёвой, которую и после допроса при мне повторили: «У вас нет другого выхода, как вступить с нами в контакт и сознаться в убийстве, иначе мы всё равно вас посадим на 10 лет». Они учили её, что она должна написать, что муж налетел на неё с ножом, и она в качестве обороны толкнула его. Он разбил себе голову и умер. Такое добровольное признание позволит ей избежать наказания, и ей не дадут никакого срока ввиду старости.
      Как и на всех допросах Хрущёва М.Я. на все принуждения признаться в убийстве многократно повторяла одну и туже фразу: «Я никого не убивала. Мне не в чем сознаваться». Потом меня попросили отойти от двери, и я села на стул недалеко от двери, слушать было уже неинтересно: всё одно и тоже. Вскоре Мария Яковлевна приоткрыла дверь и сказала:
      - Федоровна, меня сейчас посадят.
      Я побежала на второй этаж прокуратуры жаловаться прокурору, но была уже вторая половина дня, все ушли домой. (Наверное, специально вызвали на вечер, когда в прокуратуре никого нет). На первом этаже я нашла заместителя прокурора Уварова И.В. и просила его вмешаться, но он слушать не стал и одобрил действия оперативников. И хотя не было никаких оснований для задержания подозреваемой и заключения под стражу, в нарушение статьи 97 Уголовно-процессуального кодекса это было сделано. Марии Яковлевне сказали, что если она будет сопротивляться, то не неё наденут наручники, она испугалась, что наручниками ей выломают руки, и согласилась идти без физического принуждения. Я просила их показать какой-нибудь документ, дающий им право на арест. У них такового не было. И хотя до следственного изолятора было несколько метров, они решили везти её на машине одну без меня, но я вцепилась в неё.
      - Так вы же бандиты, - сказала я им, - может вы её сейчас на свалку повезёте, я поеду вместе с ней, чтобы знать куда вы её отвезёте.
      Они в ответ только смеялись. Они действительно привезли нас в следственный изолятор, но почему-то хотели войти с чёрного хода, но их туда не пустили, и пришлось заходить в те двери, в которые все заходят. Я не отпускала её и просила посадить вместе с ней и меня, мотивируя тем, что у них имеются такие же основания и для моего ареста. Юра весил более 100кг, и Мария не смогла бы с ним управится одна, должен быть сообщник. Кто, как не близкая подруга, могла помочь ей в этом. Но её вырвали из моих рук.
      Ситуация повторялась. В 1967 году буквально из моих рук вырвали также самого дорогого человека, навсегда сломав его жизнь (исповедь «Белая Ворона» Катастрофа). Это были советские времена, но очевидно никакой «изм» не способен улучшить человеческую породу. Вспомнился и 1937 год репрессий, когда забирали невинных людей. Но разве Сталин причастен к этому? Он так же причастен к этому, как и Путин к аресту Марии Яковлевны, то есть никак, бандиты действовали на местах. Вот почему многие родственники репрессированных не упрекают в том Сталина.
      В следственном изоляторе оперативники измывались над ней: «Что? Сидишь?» - говорили они –«и будешь сидеть, завтра суд, получишь 10 лет, уже решение вынесено». Одновременно они обещали закрыть дело, если она согласится на оформление явки с повинной. Всю ночь какая-то женщина, которая сидела уже повторно, уговаривала её дать явку с повинной и приводила себя в пример. Мария считала её подсадной уткой.
      Когда её уводили от меня, она оглянулась и показала мне жестом, чтобы я писала. 28 июля я уже заканчивала подробную жалобу в областную прокуратуру, как в 17 часов является Мария Яковлевна довольная и счастливая и сообщает, что дело закрыли, так как она согласилась дать явку с повинной. Теперь ей уже не будут трепать нервы, а мне и ей можно спокойно заниматься огородом и лесом. Я была шокирована:
      - Ты дура, как ты могла оклеветать себя!
      Я впервые за нашу многолетнюю дружбу говорила с ней грубо. Как можно не понимать, что если от неё целый месяц требовали явки с повинной, то они не о ней заботились, чтобы её не посадить, а о себе: не было у них доказательств её вины. Значит, и сажать не за что. Но она и не подумала обижаться:
      - Так собаки голодные, надо кормить.
      Одна её собака уже очень старая и больная жила в её квартире на улице Правды и лаяла, если кто подходил к двери, две другие, подобранные на улице и вылеченные, делали вид, что стерегут огород и дом на улице Тимирязева.
      Как можно было так не уважать себя! Всю жизнь позволять всем вытирать об себя ноги и позволить смешать себя с грязью из-за каких-то собак!
      - Не сдохли бы собаки, больше двух суток тебя бы там не продержали.
      Но она этого не знала. Была и другая причина, чтобы оговорить себя: она боялась, что воры соберут урожай и ограбят дом и квартиру, и она понесёт большие убытки. Совсем недавно воры разломали сарай и украли всех кур, и собаки им не помешали. Вот за такую цену продала Мария Яковлевна своё доброе имя, ошибочно предполагая, что купила покой, вступив в сделку с бандитами.
      Находясь в изоляции, видя поддержку прокурором действий работников уголовного розыска и старшего следователя Кротова Е.В. и, поверив, что уже и с судом вопрос решён, Хрущёва М.Я. сломалась и только для того, чтобы выйти на свободу, под диктовку оклеветала себя. Дело закрыли, велели принести 9000 (девять тысяч) рублей за оформление документов, но потом согласились и на 3 тысячи рублей. После чего снова в газете 168 часов от 20 сентября появилась хвастливая статья «Муж в огороде», о том, как, наконец, работниками уголовного розыска раскрыто убийство. В этой лживой статье упоминалось уже не только о смерти мужа, но и о смерти ещё какого-то мифического сожителя, а так же двоих детей Марии Яковлевны. Серийная убийца, да и только.
      Первую заметку в газету писал Смирнов, вторую Сидоров. Эти шестёрки, без сомнения, писали под чужими фамилиями, но в газете благодарили за предоставленные материалы Е.В. Кротова, старшего следователя Кинешемской городской прокуратуры, юриста 1 класса. Жаль, фантастических рассказов он не пишет. Какой талант зарыл!
      Вот такой у нас в Кинешме Закон и Порядок.
      Марье Яковлевне выдано было на руки заключение экспертизы, проведённой в городе Иваново, о найденных в заброшенном огороде костях. Кости принадлежали мужчине ростом 165см. Рост же Юрия был не менее190см, он был очень высоким мужчиной. Спрашивается, зачем было нужно выдавать ей это заключение, о существовании которого она даже не подозревала?
      Похоже, что это дебильное расследование убийства, такое бесстыдное и отвратительное, проведённое во времена «назаровщины», было показушным, чтобы продемонстрировать произвол власти над простым человеком.
      Возникал вопрос: почему те, кто должен расследовать преступления и находить настоящих преступников, списали преступление на невинного человека? Неужели только из-за того, чтобы повысить процент раскрываемости преступлений? Неужели можно истязать пожилого человека только из-за того, чтобы получить три тысячи на всех? Маловато придётся. Затраты труда не окупаются.
      Но вот новый вызов на допрос от 24 ноября 2005 года. Если ей продать квартиру, может, хватит и на всех?
      Но откуда они знают, что им будут платить и в дальнейшем, а не подадут на них в суд за то мерзкое дело, которое они сотворили с пенсионеркой Хрущёвой? Или пожалуются в областную прокуратуру? Судя по их крайне наглому поведению, они, очевидно, имеют гарантии, что их защитят, что всё им сойдёт с рук. Безнаказанность гарантирована.
      И вот снова повестка о вызове Хрущёвой М.Я. на допрос за подписью о/у ОУР Флюгова И.В, но уже разрешалось придти с защитником.
      Старое дело закрыто. Значит, будет новое обвинение, и если нужно придти с защитником, значит, собираются нападать. Её защитник – это я. На этом основании я по телефону Флюгову И.В., и Карачёву В.А, заявила категорический протест против дактилоскопии, которую они проводят всем преступникам, потому, что она не преступница. Когда стала звонить старшему следователю Кротову Е.В., по вине которого её вновь беспокоили уже не в качестве подозреваемой, а в качестве преступницы, я уже сильно разволновалась. Вместо того чтобы включить диктофон, выключила его, поэтому сейчас не могу вспомнить о том, что говорила.
      Жалобу в прокуратуру я, конечно, написала в нескольких экземплярах. Один экземпляр подала в кинешемскую прокуратуру. Это было уже моё пятое обращение, и я знала, что никакой реакции не будет, поэтому другой экземпляр направила письмом с уведомлением прокурору Ивановской области Кабалоеву Мурату Израиловичу, но также не ожидала от него ничего хорошего, и позтому третий экземпляр направила в генеральную прокуратуру на имя Устинова. Ну и что? – Теперь в обратном порядке: генеральная прокуратура отослала мою жалобу в областную, областная прокуратура в кинешемскую, а кинешемской прокуратуре совсем незачем разбираться по жалобе, в Кинешме всегда всё делается на законном основании.
      Хрущёва М, Я, как была серийной убийцей своих мужей, так ею и осталась, никакого опровержения в газетах не последовало, хотя с дактилоскопией больше не приставали. Как жить и как людям в глаза смотреть, ведь все знают, что в газете зря не напишут, сама созналась в убийстве.
      Жить стало невозможно, не перенесла этого Мария. У здорового работоспособного человека случился тяжелейший инсульт, движения в левой руке и ноге прекратились. Ухаживать за ней было некому: благополучные сын и дочь трагически погибли, ещё один сын неблагополучный пошёл по стопам своего отца Тальянова, хороший муж Хрущёв пропал без вести, а внуки, для которых она трудилась в поте лица, и зять были к ней безразличны, считали её ни за что. Сестра увезла её в свой город.
      Перед отъездом её сестра рассказала мне о письме, которое Марию Яковлевну возможно и доконало, как последняя капля в чаше терпения. В письме её шантажировали тем, что невропатолог Фомина (то есть я) неправильным лечением убила её соседа, за которым она ухаживала.
      Сосед жил на четвёртом этаже, а Мария Яковлевна на пятом. Этот интеллигентный одинокий человек был всегда очень приветлив с ней и часто покупал у неё овощи и ягоды. Когда она заметила, что его давно не было видно, то, проходя мимо, решила зайти к нему. Оказалось, что он уже месяц не выходил из квартиры, очень ослаб, ничего не ел, не готовил и с трудом ходил только до туалета. Конечно, она тут же накупила ему всевозможных фруктов, стала варить аппетитные борщи. Он категорически отказывался от вызова врачей. По словам Марии Яковлевны, он их боялся, но я думаю, что он не хотел жить, и поэтому не хотел никого беспокоить. Заперся в своей квартире и тихонько без шума умирал.
      Марию Яковлевну не устраивало то, что он не хочет лечиться, а она не знает какую траву ему дать, не зная, чем он болеет. Она упрашивала меня осмотреть его, но я упорно отказывалась, так как уже пять лет отдыхала от врачебной деятельности и выбросила из головы все болезни, не думала о них, а думала только о здоровье. Во- вторых мне было некогда, так как было лето. В третьих я не могла осматривать больного без его желания. Но у неё была своя логика: больной не хочет осмотра, потому, что не доверяет врачам, боится их, а так как меня бояться нечего, (она была уверена в этом), то я должна осмотреть его. Я не могла отказать ей.
      Я очень вежливо попросила у больного разрешения осмотреть его, мотивируя тем, что Мария Яковлевна сильно беспокоится. Он согласился. Это был живой покойник. У него была четвертая (последняя) стадия рака гортани (или глотки, сейчас уже не помню), с метастазами, анемия, не совместимая с жизнью, тяжёлая раковая интоксикация. Мне не нужно лабораторных анализов, чтобы определить количество гемоглобина в крови, я определяла его с точностью до пяти единиц. Но в данном случае определить его в цифрах было невозможно: такого выраженного малокровия, я ещё в своей практике не встречала, и поэтому найти его цифровое обозначение затруднялась. У него была глубокая апатия и безразличие к жизни, что также подавляло иммунитет. Защитные силы организма отсутствовали, он жил из последних сил.
      Я, имея большой опыт, никогда не ошибалась в прогнозе и сказала Марии Яковлевне, что больше недели он не проживёт, лечить его бесполезно.
      Через пять дней больной умер. Какой диагноз врачи написали в справке о смерти, я не знаю, но, наверное, как обычно высосали его из пальца, действуя по принципу пол, палец, потолок. А что же ещё делать остаётся, если он в больницу не обращался.
      Тем не менее, Мария Яковлевна оказалась причастной и к этому «убийству», и теперь уже со своим защитником и сообщником. Конечно, она мне это письмо не показала, чтобы не расстраивать меня; а зря: вдвоём, мы бы переварили эту ситуацию очень быстро. Её просто пугали, трёх тысяч, которые она им с радостью отдала, лишь бы её не беспокоили, им явно было недостаточно. Если бы действительно меня подозревали в убийстве, то обвинение предъявили бы мне, на что я им бы ответила: сначала проведите эксгумацию (выкопать труп и провести экспертизу). Но у Марии Яковлевны своя житейская логика: если её обвинили в убийстве через десять лет после исчезновения мужа, то тем более обвинят врача в неправильном лечении. Жил, жил человек, в больницу не обращался, а после посещения врача умер через пять дней.
      Письмо спрятала, но её парализовало. Сестра нашла его в документах, когда забирала её домой к себе. Мария Яковлевна умоляла сестру не говорить о письме мне, та дала ей слово, но под большим секретом всё мне рассказала, но взяла с меня слово ничего не говорить об этом Марии. Я и не говорила, а зря, я бы успокоила её, что опасности для меня нет.
      Тревога не отпускала её, и часто из дальнего города она звонила мне, опасаясь, не случилось ли что со мной или с Вовкой. Затем у неё развилась тяжёлая депрессия, по телефону говорить не получалось, раздавался насильственный плач, слов невозможно было разобрать. Я написала ей длинное письмо, пытаясь ей помочь, немного порассуждать, но это почти не помогло. Я и раньше ни в чём не могла её убедить, как и она меня. Наши пути на интеллектуальном уровне не пересекались, наше родство было в другом: в неравнодушии к произволу, ко лжи, воровству, нечистоплотности людей, в любви к земле, природе.
      18 февраля 2009 года к депрессии, параличу присоединился перелом шейки бедра парализованной ноги на почве остеопороза, сильные боли. Всё связано в организме, и одна болезнь влечёт за собой другую. Резкий переход от активного образа жизни к прикроватному существованию, паралич, обида, стресс, депрессия, вызвали нарушение обмена веществ, и кости стали таять, как кусок сахара в стакане с водой (это остеопороз). Перелом, наверное, не срастётся, значит обездвиженность - до конца жизни. Как тяжело. Но никто не ответит за искалеченную жизнь.
      Наверное, это не единичный случай, и загублена не одна жизнь, но я, уткнувшись в свои грядки, не смотрю по сторонам, и ничего не знаю, поэтому не пишу о других. Меньше знаешь – крепче спишь. Мария Яковлевна знала о многом, но это ей не помогло.
      Возникают извечные русские вопросы: «Кто виноват»? и «Что делать»?
      Что же делать? Мария - конченый человек, мне делать уже нечего. Но кто следующий? Может действительно по совету оперативника, угробившего Марию Яковлевну, начать следить за сыном? Вот сделали его генеральным директором фальшивой фирмы, берут кредиты на его имя (Детектив), а милиция работает, как всегда. 7 месяцев прошло, а дело ещё не расследовано.
      Что делать, что делать, и кто виноват?

Используются технологии uCoz